Местный литературный постмодерн

Рецензия на сборник стихов М. Гундарина
Иван Образцов, 11 июля
Местный литературный постмодерн

Несмотря на огромное количество попыток привлечь читателя через заигрывание с ним, через его развлекание, поэзия Михаила Гундарина не имеет совершенно никакого отношения к так называемому развлекательному жанру, и очередной сборник стихотворений – лишнее тому подтверждение.
В данном контексте под развлеканием я подразумеваю всё то, что доносит до читателя основную идею текста такими методами, как шутки-прибаутки, откровенный стёб, эпатаж, использование ненормативной лексики. Гундарин, хоть и грешит порой ненормативными вставками, но делает это искусственно, выморочно. В такие моменты лирический герой поэзии Михаила Гундарина похож на Александра Гордона, сыгравшего в фильме по роману В. Пелевина «Generation П» роль Ханина и произнёсшего знаменитое матерное из трёх букв с принуждённой улыбкой добровольно изнасиловавшего себя человека. Но что же представляет из себя поэзия сборника – без этого замечательного отступления?

Для начала нужно иметь в виду, что круг читателей (не путать с «почитателей») поэта Гундарина, тех, кто действительно понимает все его символы, метафоры и большой объём цитатности – это, прежде всего, люди знающие, искушённые в литературе. А новый сборник рассчитан именно на такого читателя и является более интересным и менее вымученным, чем те же «Новые календарные песни», вышедшие годом с лишним ранее. И, разумеется, М. Гундарин последователен в собственной проповеди постмодернизма.
В этом отношении очень показательно стихотворение, которым сборник открывается:

Марине
Выпрямитель, знаешь, и прерыватель
Затевают спор, и опять не в тему –
Ведь они как вид и видоискатель
В одну запаяны схему.
Так зачем разбирать, кто кому подобен,
Кто часть глаза, кто часть пейзажа.
Каждый хочет похвал и любой подробен.
А в итоге выходит лажа
Для того, кто внутри, а для прочих – басня.
Но и то, и это – литература.
Чтобы вырваться, нужно шутить опасней,
И подпрыгивать вверх, как температура!

Личный взгляд поэта и та мысль, что является ключевой для всего стихотворения – первые две строки. Именно «не в тему», но что? Ответ на этот вопрос находится в окончании сердцевины текста, во второй строке третьего катрена – «но и то, и это – литература». Сердцевина текста – это, если отбросить две строки начала и две строки окончания, практически буквально процитированный Бродский в методе изложения. И эта бродскость, что достигает пика в ответе на вопрос: что не в тему? – «Литература», — одновременно словно примиряет всех спорящих о преемственности традиции в русской поэзии и, вообще, в литературе – «и то, и это – литература!» Эта строка упруга, спрессована до максимума, что создаёт напряжение, нуждающееся в разрядке, снятии. Потому личный взгляд поэта высказан после – он снимает напряжение своей размеренностью, сказанностью на грани шаблона: «Чтобы вырваться, нужно шутить опасней/И подпрыгивать вверх, как температура!»

Собственно, критической заметкой об одном стихотворении можно было бы и ограничиться, если б не одно замечание: Гундарин -  поэт, искушённый настолько же, насколько и понимающий его читатель. Учитывая эту искушённость, было бы несправедливо поставить точку сейчас и создать впечатление цитированного Бродского, и только. Нет, всё несколько хитрее.

Постмодернизм, на мой взгляд, — это не жанр, не направление, не стиль и даже не школа. Если рассуждать в некоторой степени отстранённо, то постмодернизм – это свойство, точнее, качество всей поэзии (хотя есть соблазн распространить данную трактовку и на другие разделы искусства), что включает в свой арсенал весь предыдущий опыт изящной словесности. А присвоить автору качества постмодернизма, означает признать в нём способность к обобщениям и подобиям, к цитатности не только словесной, но и манеры, метода и т.д.

В новом сборнике способность М. Гундарина к цитатности словесной не вызывает сомнений, причём делает он это умело и, где-то, изящно. Всё-таки хочется найти, пускай и в следовых количествах, что-то помимо геометрически точной манеры Бродского.

И первое, что можно здесь заметить, это следы символизма, а показательными текстами в этом отношении будут «Романсы вдогонку» из второй части сборника «Водные процедуры». Одно только «Летом ты ходишь в лиловом» отсылает к целому пласту русской символической традиции, со всем её набором символов, метафор и гипербол. Тем не менее, нужно не забывать, что мы имеем дело со старым поэтом, а потому восторженных юношеских од ждать не стоит. Взгляд поэта предстаёт печальным, а чаще – разочарованным. От прошлого очарования миром остаются только отблески воспоминаний. В конце концов, именно воспоминания/мемуары, рефлексия по сему поводу и есть отправная точка «Романсов вдогонку», и чем дальше в прошлом эти воспоминания, тем больше они превращаются в символы. Ощущение прошлого усиливается за счёт частого употребления глаголов прошедшего времени. И если в «Романсах 1 и 2» прошлое настигает поэта только в последней строке, то «Романс 3» с этого прошлого начинается: «Мы виделись — давно. Блистающая даль» — и замыкается им же: «Мы виделись давно… И никому не больно!». «Романс 4» вроде бы возвращает поэта в сегодня, но выясняется, что прошедшее время — неизбежно: «Но ты всё же права — нам пора расставаться».

Закрывает цикл «Романс 7» — это уже внезапно возникшая потребность проговорить/запечатлеть хоть что-то из сегодня, выделить символы окружающей поэта реальности настоящего времени. Но предыдущий опыт шести «Романсов» уже задал тон неизбежности, и «Знаю, что как всегда/Ты промолчишь в ответ» — звучит обречённо и, в какой-то степени, с высоты прошлого опыта.

«Путешествие (Пейзаж и вокруг)» – здесь, конечно же, трудно не узнать (опять же) Бродского в «Косить эффективней серпом по яйцам», так же, как и перифраз из Есенина в «Смешавшей моржиное с голубиным». Кроме того, в субъективной интерпретации автора данного маленького исследования, узнаваемы осовремененные, упорядоченные (можно сказать, причёсанные) технические методы Маяковского:


Здесь тоже командует ими кто-то -
Выводит шеренгой на спины улиц.
Но это каторжные работы,
Бег без шнурков и пуговиц.

Хотя уверен, что сам Михаил Гундарин вполне может со мной согласиться. Так же, как и с тем, что в строках «Берите меня, влажногласые воды/Блуждать по неведомым миру пучинам» мандельштамовских интонаций больше, чем элегических мотивов Бродского.
Но, при всей разности использованных средств, этот цикл стихов очень гармоничен и читается без особых сбоев, как ритмически, так и семантически, по логике развития сюжета. Здесь поэт предстаёт не только как преемник традиции, но и как этой традиции хранитель. История показывает, что человечество периодически нуждается в проговаривании простых, часто – банальных, истин. Поэзия же нуждается в проговаривании наработанного предшественниками опыта, но она всегда имеет задачу сказать больше, чем простой пересказ — проговорить некую сверхидею, сверхмысль. Думается, что в «Путешествии» сверхмысль высказана совершенно открыто, практически прямым высказыванием, чуть ли не единственным во всём цикле:

Вот так язык нас довёл до ручки -
А сам остался неубиваем.

Что касается третьей части сборника — почти поэмы «Старый поэт» — то она вызывает лёгкое недоумение попытками то ли отдать дань моде, то ли внести элемент авангардизма. На мой взгляд, делать этого не стоило, так как авангардизм — явление временное и, в большинстве случаев, инфантильное. То есть, если поэт созревает, то помимо независимости суждений приобретает чувство ответственности — звучит это довольно пафосно, но сама изящная словесность располагает к пафосу. И если все эти «б…», предполагающие нецензурную лексику в первых двух частях сборника, выражают эмоции, и тем хоть отдалённо оправданы (хотя не типичны для стихов М.Гундарина), то в третьей части эти недосказанности выглядят как кокетство на потребу толпе. И мысль-то поэмы понятна, и понятно, что по прочтении настоящей заметки определённая часть аудитории кинется читать именно эту, третью часть, и всё же… Подобного рода тексты я ожидаю от молодых, несозревших (а часто и до самой старости не созревающих) авторов. И не спасают ситуации ни хлебниковские отсылки вначале, ни многоярусные «ра»:


Чужого ярда расстегай
Я рад
я радиомечтатель
Я раб я рай

Средства не ведут к цели, но – уводят от нее. Если свести всё к выводу, то третья часть сборника — почти поэма «Старый поэт» — не оправдана ни этически, ни эстетически. Дело не в моей «лакировке» действительности, дело во вкусе поэта — скажи, каков твой вкус, и я скажу — какой ты поэт! Цитировавшийся на протяжении всего сборника Бродский как основная фигура поэтической речи Михаила Гундарина вынуждает, как минимум, к последовательности в выборе средств. Но если поэзия — есть высшая форма речи, то не думаю, что нецензурная лексика, при всех оправданиях её использования, к упомянутой формуле о высшей форме имеет хоть какое-то отношение. Кстати, весь объём творчества Иосифа Бродского содержит, по большому счёту, меньше нецензурного, чем использовано в «Старом поэте». И всё же…

И всё же, в целом, новый сборник стихов Михаила Гундарина я бы рекомендовал к чтению, но с одной оговоркой: для полного, полноценного понимания данного произведения необходима значительная база знаний русской поэзии, в том числе таких оригинальных авторов, как В. Хлебников, так как вам придётся иметь дело с традиционным русским постмодернизмом заимствований.

Поэт Иван Образцов.
Барнаул 2012 г.

Комментарии

Пока не добавлено ни одного комментария. Станьте первым!

Ваш комментарий
Имя
Электронная почта
Комментарий
Защита от спама
один + 0 =  Укажите число
   и
Местный литературный постмодерн. Рецензия на сборник стихов М. Гундарина.
Rambler's Top100