Из личного дела: причина дуэли — смерть

В связи с результатами издательского конкурса 2012 года, много разговоров вызвали не столько книги, сколько личности авторов Владимира Токмакова и Ивана Образцова. Так вот, желая, хотя бы отчасти, восстановить справедливость, я решил написать рецензию, возможно даже, что эссе, на новый сборник стихотворений Владимира Токмакова «Личное дело».

Итак, начну со своего понимания названия книги. Мне название кажется замечательным по причине его многослойности. То есть, личное дело, это есть дело, что заводится на человека на протяжении его жизни несколько раз (как минимум) – в больнице, в военкомате, в школе, в университете, а если повезёт, то и в соответствующих органах. Вторая трактовка (к слову о многослойности), это личное дело, как дело моё, никого не касающееся. Другими словами, это — моё дело и какое вАм до него дело. Есть ещё и третий слой, более сложный, но тем и ценный для понимания – личное дело, что объединяет в себе оба первых значения. А именно, личное дело, заведённое на самого себя (некий элемент исповеди от известного философа, но не Августина Блаженного), но личное дело, заведённое именно самим собой (без вмешательства чьих-либо трактовок и правил, потому и не от Августина Блаженного). Если абстрагироваться от личного отношения к автору, отношения чаще поверхностного, то любой, кто хоть что-то вообще понимает в литературе, вынужден будет признать, что название книги просто замечательно, но…

Давайте перейдём к содержанию, чтобы понять одну простую вещь –, а не случайно ли это название, не сказал ли автор что-то, не ведая, что творит? Причём, постараюсь выполнить двойную задачу – сравнив некоторые произведения вышеупомянутых авторов для контраста, но, всё-таки, больше буду рассматривать стихотворения Владимира Токмакова.

Начну с упрёка от А. Махаона по поводу заброшенности Образцовым венка сонетов на восьмом сонете. Махаон, видимо и не подозревал, что языком выразительности, может послужить как раз окончание на восьмом сонете, то есть, речь идёт о цифре 8 или, другими словами – о бесконечности-времени, о бесконечной замкнутой череде событий. Именно обрывание на восьмом сонете делает стихотворение цельным, оконченным и… одновременно бесконечным – слов больше не нужно. Использование такого технического приёма – достаточно редкий случай в русскоязычной поэзии, разве что если вспомнить символистов или вечно экспериментирующих эгофутуристов.

Владимир Токмаков, решая такую задачу, использует несколько иные, не столь иносказательные средства. Фактически, уже в открывающем сборник стихотворении прямым текстом заявляется:

Плавится смысл – обретается суть,
в буквах течёт не то кровь, не то ртуть.
Если удастся выплыть живым -
бросишь стихи, станешь глухонемым,
ибо великая тишина -
главная тайна второго дна.

Выход в бесконечность происходит в иной плоскости – в плоскости однонаправленной, прямой и широкой, как вечная тишина. Помните, у Блока «зачем слова в безбрежности лазурной…». Так вот здесь, практически, о том же, но с принципиальной разницей – Блок готов молча слушать и смотреть, Токмаков готов молчать и не слышать, но, кажется, видеть не отказывается. Прав или нет Владимир Токмаков, думаю, это его личное дело.
Достаточно удачное второе стихотворение сборника «Город для ливня мал…». Хорошо подчёркнут грохот и шум ливня: листья бешено листал ветер (отмечу попутно удачное листья-листал); расколовшийся бетон неба; топал, словно слон и т.д. Замечу, что многие строки стихотворения как бы срезаны и последнее слово поэтической строки-фразы часто оказывается вначале следующей строки, что создаёт особое ощущение косого ливня. И на фоне хаоса разбушевавшейся стихии, вдруг умиротворяющая остановка-окончание:

Мальчик это понимал.
Мальчик был душой картины.

И всё сразу меняется — и ливень-стихия уже не ливень вовсе, а гам и ажиотаж суетной жизни; и мальчик-душа, как центр тишины.

Если тот же Иван Образцов ограничился в своём сборнике лишь парой эпиграфов из А.С. Пушкина и Ю.П. Кузнецова, тем самым как бы посвящая свой сборник поэтам великим, классикам — самой Поэзии, то у Токмакова целый ассортимент эпиграфов и посвящений.
Что касается посвящений, то поэты – народ, как правило, небогатый, а самое ценное у них это, разумеется, стихи, которые и дарят с самыми искренними чувствами и пожеланиями, а то и с подтекстом друзьям, знакомым, а хоть и первому встречному – широка душа поэта.

Но посмотрим «Стихотворение с эпиграфами», точнее, с пятистопным эпиграфом. Всю цитатность, перефразы и сверхцитатность этого стихотворения можно бы было свалить на уже порядком подзатасканный постмодернизм, но нет здесь постмодерна, нет и всё тут. На самом деле, текст реалистичен до рези в глазах и не надо быть семи пядей во лбу, чтобы узнать и акул, и китов, и пиратов-проказников, и все остальные горести-мыканья гения, а гения играет именно поэтому Гоголь (писатель-птица, птица-тройка). А если кому что не понятно, то вернитесь к эпиграфам и перечитайте книги указанных авторов, а потом вновь это стихотворение. Что ж, здесь Токмакову удалось остаться ясным, но непростым.

Сонетами Владимир Токмаков может удивить не меньше Образцова. Это сонеты и о душе, и о конце лета, и о зрелости (хотя, если есть о конце лета, можно было бы и не повторяться про зрелость), и о горящих мостах, и даже сонет прошедшего времени. Автор, видимо лучше зная критикующую публику, не рискует писать венок сонетов, да ещё и останавливаться на восьмом, подразумевая в этом смысл бесконечности. Автор просто пишет пять сонетов и эпитафию – всё это вещи грустные – о смерти, старости, умирании всего и вся. Я бы сказал — на любителя — и написано достаточно простым языком, что понятен и менеджеру, и домохозяйке, но первый почувствует себя философом, а вторая – расстроится. Это не плохо, а как раз и есть задача поэта – вызвать переживания и мысли, так что пускай люди философствуют и грустят, значит есть в них ещё много человеческого.

В сборнике много откровенно неудачных стихов, но это моё личное мнение, а делиться с читателями своими неприятными открытиями я не буду, так как считаю, что каждый должен делать такие открытия самостоятельно. Подозреваю, что и сам Владимир Токмаков знает о своих неудачах, а так как он поэт уже достаточно искушённый, то, надеюсь, преодолеет в себе неудачи и разовьёт успехи, в конце концов, это ЕГО личное дело.

В завершение приведу полностью стихотворение, закрывающее сборник, на мой взгляд, оно одно из лучших, хотя влияние известного нобелевского лауреата здесь и есть, но потому стихи и замечательные, что это не эпигонство, а полноценный диалог с поэтом другой эпохи на языке нашего времени:

«Поэзия»

Я шёл по переулкам,
плохо помня
дорогу к своему родному дому.

В такую ночь морозную,
глухую,
прохожие давно мне не встречались.

И вдруг на повороте я столкнулся
с толпой парней,
довольно крепких с виду.

Я был нетрезв,
в приличной куртке зимней,
одеколоном пахнущий французским.

Я что-то им рассказывал о Данте,
показывал наверх и увлечённо
почти кричал
о том, что звёзды держат
на небе наши взгляды,
как подпорки…

Сейчас я вспоминаю их карманы,
что оттопырены не семечками были.
Я вспоминаю, как позвякивали цепи
под куртками запрятанные,
вспомнил
отличную заточенную финку,
показанную мне как бы случайно, -
из одного в другой рукав засунул, -
в момент, когда их старший попытался
со мной вести беседу. Остальные
стояли и чуть видно улыбались.

Я вспомнил их, увидев на процессе
о нескольких убийствах и разбоях.
Судья всё называл часы и даты,
количества и качества, и вдруг
средь этих данных выплыла наружу
та ночь, когда я с ними повстречался.
В ту ночь они убили двух девчонок.

… Поэзия,
неужто ты и вправду
с орфеевских времён способна чудом
спасать своих творцов от верной смерти,
чтобы они потом, в тебя поверив,
слагали гимны в честь тебя и песни,
чтобы стихом своим, как кровь горячим,
твоё сухое тело наполняли,
состаренное временем и жизнью,
эпохами убийств, разврата, пьянства,
ненужное, забытое на свалке,
, но жаждущее жить,
и этой жаждой,
способное творить любое чудо.

Как видим, Владимир Токмаков вполне способен изъясняться красиво, романтично и глубоко, ведя диалог с традицией, не унижая и не унижаясь. Как пишет в своей вступительной к сборнику статье Михаил Гундарин «В „ Личном деле“ мы встречаем Токмакова-лирика. Причём лирика нового типа. Автора, не просто остро чувствующего, но и отвечающего за свои чувства». Разве можно к этому что-то добавить, ну если всего лишь пожелать отвечать автору не только за свои чувства, но и за свои сказанные слова.

Критик Андрей Куликов
Новосибирск, январь-февраль 2013 г.